Материал из научной библиотеки проекта DXXI

Об авторе: доктор наук в области сравнительной литературы
Опубликовано: Zhao, Qiguang: A study of dragons, East and West / Qiguang Zhao. — New York; Berlin; Bern; Frankfurt/M.; Paris; Wien; Lang, 1992
Перевод на русский язык: В. В. Горошков, «Российский институт драконологии»

Глава 1. Наш подход к драконологии

Драконы не существуют — ни один из них никогда не существовал. Тем не менее вера в их существование, идеи их образов и описания их действий распространены по всему земному шару издревле и достигли определённого реализма через исторические, литературные, мифологические, фольклорные, социальные, психологические и художественные представления. Немногие символы насыщают человеческую цивилизацию так широко и всеобъемлюще, как символы дракона: гордо развевающие свои хвосты по коврам бутанских дворцов, восторженно трясущие своей гривой над парадами китайского нового года, ярко украшенные на больших щитах европейских королей, обильно истекающие кровью от ударов многих архитипичных героев, яростно ревущие в «Судный День», драконы — существа и вездесущие, и загадочные.

Дракон известен во многих других частях света: в Ханое, который некогда знали как Город Дракона; в Исландии, где у бога Локи были связи с самкой дракона; на Британских островах, где есть драконьи пещеры и озёра, населённые драконами; и на Гаваях, где все драконы произошли от матери-богини Мо-о-инанэа, «самодостаточного дракона» [1].

Дракон представляет собой одну из первых попыток человечества представить дуализм природы и общества в одной согласованной структуре. Полное описание дракона будет представлять масштаб и глубину выражения человеческих чаяний и страхов за прошедшие тысячи лет. Символ дракона развивался вместе с человеческой цивилизацией и оставил след почти на каждом материальном и интеллектуальном достижении мировой культуры. Исследователи заметили этот феномен и проделали огромную работу по этой теме, но драконология — ещё не устоявшаяся наука. Учёные разных стран и в прошлом, и сейчас свои исследования по драконам развивают независимо. «Драконологи» [2] не обладали чувством академической принадлежности и не установили единую терминологию. Драконологи говорят о себе как о мистицистах, фольклористах, психологах, антропологах, иконографах, теологах, палеонтологах, археологах, зоологах или литературных критиках, которым просто довелось выбрать изучение дракона своей специальностью внутри их областей. Большинство драконологов проводило свои исследования на оригинальном базисе, наблюдая летящее существо с уровня земли, вместо того, чтобы встать друг другу на плечи.

Чтобы исправить такое положение дел, драконология должна быть установлена как самостоятельный предмет, соединяя литературные, фольклорные, психологические теории в общую систему. Эта работа сформирует и разовьёт аргументы о сравнительной драконологии на основе работы других исследователей и моём непосредственном изучении драконов. Чем больше я изучаю дракона, тем больше я осознаю, что эти аргументы — лишь немногое из множества возможных подходов к нашей области знания. Я не нашёл и, возможно, не смогу найти уникальный подход к драконологии, поскольку она разветвляется в несколько дисциплин и подходов. Данное исследование сравнит и проанализирует морфологию и символизм восточных и западных драконов и обратится к ним как к одной из высочайших кристаллизаций человеческого воображения, психологии, культуры, этики, мифологии, фольклора и мудрости. Могут быть заметны фрагменты «финского историко-географического метода», но но данная работа в целом не принадлежит так называемой «финской школе» [3], которая утверждает, что сказка или образ, которые были найдены в огромном количестве вариантов среди разных людей, должны были происходить из одного времени и одного места, и что «волноподобное» рассеивание сказки или образа происходит в расширяющейся географической зоне. Вместо этого я обращу внимание на тему, инцидент, феномен и религиозное/идеологическое поверье в разных культурах. Настолько, насколько это касается драконов, эти культуры могли иметь сильное либо ограниченное влияние друг на друга. Цель нашей работы — выявить и сравнить множественные появления и значения дракона, а не определить их географическое происхождение или волноподобное рассеивание. Эта цель проявит себя в конечном результате, но не в процессе. Иными словами, влияние может быть обговорено, но не затем, чтобы выяснить происхождение или направление рассеивания.

Три разделения помогут нам в изучении дракона:

1. Разделение между образом (внешностью) и символом (подразумеваемым), то есть, между тем, на что дракон похож внешне и что он символизирует. Каждый дракон рассматривается как существо, состоящее из физической субстанции и абстрактного символа.
2. Разделение между эзотерическим и экзотерическим факторами (я позже определю их), которое будет расширено до противопоставления между позитивным и негативным, родным и чуждым, добром и злом, огнём и водой, демоническим и апокалиптическим образом, символизируемыми соответственно восточными и западными драконами. Контраст между эзотерическим и экзотерическим может быть понят как таковой между местным и чужеродным. В  продолжении этой главы мы увидим, что эзотерическое и экзотерическое добавляют групповой смысл принадлежности к более общей концепции позитивного и негативного.
3. Разделение между драконами в мифе, народной сказке и легенде, то есть классификация мифологических и фольклорных жанров.

Три разделения дополняют и обуславливают друг друга, и их комбинация выстраивает разницу между восточными и западными драконами. Иными словами, сравнение и различение драконьих феноменов будут описаны тремя координатными осями: эзотерическое и экзотерическое, система символов и классификация драконьих описаний. Естественно, другие критические подходы могут также присоединяться к сравнительной драконологии. Эта система нацелена на создание примера изучения сравнительной драконологии и не предназначается для очерчивания границ вокруг себя. Фактически, в процессе моего исследования общий литературный критицизм, методы фольклористики и психологические методы взаимосвязаны с тремя разделениями.

Я опишу, как китайские драконы внешне напоминают друг друга, но подразумевают разные эмоциональные и абстрактные идеи в разных контекстах, в то время как большинство западных драконов обладают различной внешностью, но часто олицетворяют единую концепцию — зло. Большое разнообразие внешности западных драконов и их сущностное единство символического значения резко контрастируют с таковыми характеристиками их восточных аналогов. Иными словами, восточноазиатские драконы внешне гомогенны, но гетерогенны как символы, в то время как западные драконы гетерогенны внешне, но гомогенны как символы. Мы можем сказать, что восточные драконы гомогенны как обозначатели и гетерогенны как обозначаемое, в то время как западные гетерогенны как обозначатели и гомогенны как обозначаемое:

Чтобы избежать путаницы, я буду использовать вместо «обозначателя» и «обозначаемого» более общие термины, такие как внешность, символ, образ и подтекст. Я рассматриваю дракона как систему символов в мифологическом, фольклорном и литературном контекстах. Каждый знак рассматривается как составленный из физической формы (внешность, способности и масштаб действия) и символического содержимого (подтекста, значения и концепции). Когда мы сравниваем внешность китайских драконов с очертаниями западных драконов, мы обращаемся к их формам. Когда мы обсуждаем их злые или добродетельные натуры, мы рассматриваем их как символические фигуры. Дракон — это единство формы и содержания. Например, в 3 главе мы увидим, что физическое свойство европейского дракона плеваться огнём (форма) проявляется как символ зла (значение),  а в главе 5 способность китайского дракона призывать дождь (форма) трансформируется в символ силы и процветания (значение).

Другая важная концепция моего исследования лежит в эзотерических и экзотерических факторах. Уильям Хью Янсен был одним из первых фольклористов, использовавших эти термины [4]. Янсен, как и его сотоварищи-фольклористы Генри Гайдоз, Пол Себиллот, Арчер Тэйлор, А. А. Робэк и Эд Крэй, заинтересованы в определённых устных традициях, используемых одной группой в отношении другой. Эзотерика относится к тому, что определённая группа думает о себе. Экзотерика — к тому, что определённая группа думает о другой группе. При помощи дихотомической концепции эзотерического и экзотерического я собираюсь оспорить, что дракон действует только как объединяющая сила по отношению к идентичности одной группы (эзотерически), но кроме этого она действует как разделяющая сила в случае очерчивания или подтверждения отношений одной группы к другой группе (экзотерически). До некоторой степени эзотерический китайский мифологический дракон как символ принадлежит к божественному миру, что проявляется формами, которые он принимает в человеческом изображении, в то время как экзотерический западный дракон как символ является частью демонического мира, который как объект желания полностью отталкивающ.

Концепция эзотерического и экзотерического включает в себя не только межгрупповые отношения, но и общественные отношения к его собственным общественным и природным условиям. Например, я верю, что типичный образ европейского дракона, истекающего кровью от смертельных ударов архитипического героя, отражает не только традиционное отношение европейцев к языческому или экзотерическому миру, но также их концепции о социальных, природных и психологических препятствиях внутри их собственного общества, которые я также зову экзотерическими факторами. Подобно этому эзотерический фактор может быть найден в китайских драконах, развевающих свои хвосты по коврам древних китайских дворцов, что символизирует не только шовинизм китайского императора по отношению к его варварскому соседу, но также китайские народные  эзотерические концепции авторитета гармонии, природы, стратификации и божественности. Эзотерические и экзотерические факторы часто нуждаются в конкретном выражении, чтобы организовать свои абстрактные контексты. Насколько это касается сравнительной драконологии, концентрированное выражение эзотерических и экзотерических факторов связано с водой и огнём, которые доминируют во многих антитетических контекстах восточных и западных драконов. Как мы увидим дальше в этой главе, подход к «восточному гидравлическому деспотизму» (т.е. управлению населением через контроль доступа к питьевой воде и орошению — прим. пер.) может помочь нам объяснить взаимоотношения между водой и организацией общества.

Со всем нашим расширением концепции эзотерических и экзотерических факторов, мы не должны забывать их исходную точку: эзотерический фактор часто проистекает из группового чувства принадлежности и служит для защиты и усиления этого чувства. Доказательства для такого чувства могут быть найдены в китайском почтении к мифологическому дракону, являющемуся символом культурной и этнической целостности, традиций и авторитета и в их уважении к легендарному дракону, который приносит драгоценный дождь, необходимый для китайского агрокультурного общества. С другой стороны, экзотерический аспект — это противоположное выражение того же чувства принадлежности, так как он может быть результатом страха, мистификации или отвращения по отношению к другой социальной группе или даже природному явлению. Экзотерические факторы могут быть найдены в западных драконах из мифов, легенд и народных сказках, также в китайских драконах из народных сказок, но никогда — в мифических китайских драконах. Чтобы прояснить разные контексты драконов в разных повествованиях, нам необходимо ввести в наши исследования различия между мифом, легендой и народной сказкой.

Классификация мифа, легенды и народной сказки является важным подходом в изучении дракона. В данном исследовании мифы — это повествования, которые в обществе, где они рассказываются, считаются правдивыми перечислениями того, что случилось в далёком прошлом. Легенды, как и мифы, рассматриваются как правда их повествователем и его аудиторией, но они происходят в период, считающийся менее удалённым, и в историческое время, в котором мир считается почти таким же, какой он сейчас. Народные сказки — это повествования, к которым относятся как к историям, созданным воображением. Это разделение мифа, народной сказкой и легенды даёт преимущество в рассмотрении гетерогенности символических значений китайского дракона. В Китае мифологический лун (дракон), легендарный лунван (Король Драконов) и сказочный ниелун (злой дракон) различаются в контекстах, хотя они часто похожи внешне. Мифописцы часто сопереживают этому, в отличие от западников, которые изображают дракона как объект, который должен быть проткнут и обезглавлен различными героическими, китайская традиция рассматривает дракона как добродетельную силу — возвышенное, дарующее свет божество, вызывающее почитание и уважение, символ плодородия, помогающий в процессах восстановления, лежащих в основе мироустройства [5]. Утверждения мифописцев логичны на мифологическом уровне, но не на уровне фольклора или легенд. Китайцы поклонялись мифологическому дракону, но в другом контексте они рассказывали сказки об убийстве злого дракона, схожие с мотивом западных сказок 300 Стита Томпсона [6]. В Китае и большинстве восточноазиатских стран мифологический дракон духовен, легендарный дракон зачастую дружелюбен и иногда озорен. Китайские драконы из народных сказок похожи на западных драконов; в частности, они являются препятствием, которое нужно обойти, или злодеем, которого нужно убить.

Мифы предназначаются для того, чтобы быть принятыми на веру. Они рассказываются, чтобы в них уверовали, и могут быть процитированы в качестве авторитетного мнения в ответ на невеждество или сомнение. Они часто священны и обычно ассоциируются с религией или этнической идентичностью. Например, божественный конфликт между драконом и морем в угаритском мифе, который, как считается, лежит в основе ветхозаветных аллюзий, символизируя мифологическое создание мира. Персонажи мифа обычно — нечеловеческие существа, но часто обладают человеческими атрибутами; они могут быть животными, божествами, дьяволами или культурными героями, чьи действия происходят в более раннем мире, когда Земля была отличной от того, чем она является сейчас, или в другом мире, таком как небеса или преисподняя.

С другой стороны, легенды часто связываются с «фактами», особенно с местными хрониками. В этом отношении они часто являются традиционным устным противовесом письменной истории и особенно анналам местной истории. В то же время легенды пересекаются с народной религией. Например, китайский Король Драконов — хранитель или бог дождя — является протагонистом и в легендах, и в народной религии. В данном исследовании дракон народной религии и дракон легенды включены в одну категорию.
Народные сказки не считаются историей. Тем не менее у них есть важные психологические и социальные функции, как подразумевается сказками об убийстве дракона. Народные сказки могут происходить в любое время и в любом месте, и в этом смысле они почти что вне времени и места. Их назвали волшебными сказками, но этот термин обманчив, потому что, хотя фэйри, огры и божества могли появляться, народные сказки в основном воспроизводят приключения человеческих персонажей, таких как убийца драконов [7].

Насколько это касается нашего исследования, главный персонаж народной сказки — всегда убийца дракона, а не дракон, в то время как в мифе и народной религии фокусом внимания часто является сам дракон. Китайские народные сказки включают в себя убийц драконов, но, в отличие от их западных аналогов, большинство китайских мифов не позволяют дракону быть убитым.

Самоочевидно, что есть много путей классифицировать драконов, кроме моей жанровой схемы. Например, отдельно от вышеупомянутой классификации, основанной на жанрах повествования, мы можем расширить открытие предыдущих авторов и различать в среднем четыре типа китайских драконов:

1. Тай лун, или небесный дракон, который охраняет небо;
2. Шен лун, или божественный дракон, который производит дождь;
3. Ди лун, или дракон земли, который обитает на земле;
4. Фу зань лун, или дракон скрытых сокровищ, который, как подразумевает имя, охраняет спрятанные сокровища [8].

Этот список почти соответствует четырём классам, на которые индийские махаянисты разделили их Наг:

1. Небесные Наги — которые удерживают и охраняют небесный дворец;
2. Божественные Наги — кто заставляет облака подниматься и дождь падать;
3. Земные Наги — кто очищает и отводит реки, открывая направления для дренажа;
4. Скрытые Наги — хранители сокровищ [9].

Схожесть этих двух классификационных систем — не совпадение. Мы обсудим влияние индийских наг на китайских драконов. Мы можем примерно привести традиционную классификацию китайских драконов к нашей трихотомии драконьей классификации, основанной на трёх повествовательных формах:

1. Небесный дракон соотносится с мифологическим драконом.
2. Божественный и земной драконы соотносятся с легендарным (из народной религии).
3. Дракон скрытых сокровищ соотносится с фольклорным драконом. Нилун (злой дракон) часто попадает в последнюю категорию.

Важность разделения между мифом, легендой и народной сказкой лежит в их комбинации с эзотерическими и экзотерическими факторами. Другими словами, разделение трёх повествовательных форм играет роль системы для определения эзотерических и экзотерических факторов. Внутри этой системы западные мифологические, легендарные и сказочные драконы — часто экзотерические или негативные символы. Тем не менее китайский мифологический дракон как символ часто эзотерический или позитивный. Китайский легендарный дракон — и эзотерический и экзотерический. Китайский сказочный — настолько же экзотеричен, как западные драконы во всех трёх жанрах. Поэтому я прихожу к выводу, что западные драконы обладают более сфокусированными символическими значениями, чем китайские драконы. Это обратно моему более раннему аргументу об их внешнем виде. Китайские драконы обладают более идентичными формами, чем их западные сородичи.

Форма и содержание драконьей концепции составляет единство трансформируемых противоположностей. Вследствие этого физические проявления и функции дракона часто напрямую определяют его символические значения. Например, конфликт между водой (атрибутом восточного дракона) и пламенем (свойством западного дракона) может также быть расширен между эзотерическим и экзотерическим. Дальнейшее изучение показывает, что вода формирует важную цепь в драконологии, поскольку она ассоциируется и с физическим обличьем, и с символическим значением дракона. В главе 5 я рассмотрю человеческий гидравлический ответ на засушливые, полузасушливые и влажные среды обитания, символизируемые драконом как богом воды. Из-за засухи и разливов рек восточные правительства функционировали как гидравлические организаторы гидравлической цивилизации. Несмотря на серьёзную критику его теории и данных Oriental Despotism: A Study of Total Power Карла А. Виттфогеля [10] предоставляет эффективный подход к исторической функции воды в «восточном обществе». Виттфогель предлагает новый и углублённый анализ восточному — или, как он предпочитает называть его — гидравлическому обществу. По подходу Виттфогеля мы обнаруживаем, почему китайский дракон как бог воды олицетворяет эзотетические качества, такие как авторитет, гармония, хорошие предзнаменования, императорство, плодородие и культурная идентичность. Подчёркивая ведущую роль водного контроля правительством, термин «гидравлический» обращает внимание на агроуправленческий и агробюрократический характер драконопоклоннического общества. Таким образом, концепция гидравлического общества помогает нам понять, почему, например, Ю Великий, мифический император доисторического Китая, описывается  и как гидравлический инженер, и как дракон.

Кроме структурных и исторических подходов, понятие, которое драконология не может позволить себе пропустить — это психологическая концепция архетипа. За бессознательным каждого индивидуума, блокированных напоминаний прошлого, простирается коллективное бессознательное человеческого вида — архетип в памяти прошлого нашего вида, даже наших дочеловеческих воспоминаний. Архетип — это символ, обычно изображение, которое достаточно часто появляется в мифах, чтобы быть узнаваемым как элемент чьих-либо психологических опытов. Архетип проявляет себя в описательных деталях дракона, шаблоне и типе персонажа, который часто появляется в мифе, легенде (включая народную религию) и фольклоре. В главе 7 я рассмотрю, как дракон как бессознательная видовая память наследуется из опыта примитивных людей, находящихся под угрозой от рептилий, выступает в качестве чрезвычайно эффективной группы первобытных образов, сформированных повторяющимися опытами наших предков.

Я также рассмотрю убийство дракона — старейшее архетипическое выражение человеческого бессознательного — в мифологических битвах между драконом и богами: такими как шумерский бог Энхил, вавилонский бог Мардук, египетский бог Сет, индийский бог Индра и греческий бог Зевс. Мы также можем обнаружить этот архетип в легендах о европейских святых, таких как легенды о святых Георгии, Филиппе, Михаиле, Кейне, Клементе, Флоренте, Кадо и Павле, также как в китайских народных сказках о Куфей, Дантай Зию и Чжоу Чу. Анализируя некоторые репрезентативные драконоубийственные сказочки, мы обнаружим, что дракон убивается снова и снова разными богами, святыми и героями, но никогда не оказывается мёртвым. Теперь мы видим, что силу оригинального архетипа никогда нельзя полностью превозмочь. Причина, по которой нам необходимо убивать дракона снова и снова, в том, что архетип дракона бессмертен. Дракон как архетип пробуждает глубокие эмоции в воспринимающем, поскольку пробуждает первобытный образ в подсознательной памяти, виденье, унаследованное из доисторических времён и потому вызывающее сильные эмоциональные ответы. (Переводчик считает необходимым отметить, что излагаемая здесь концепция никак не согласовывается с теорией психоанализа Юнга, и рассуждения о наследуемой памяти конкретных образов — антинаучны. — прим. пер.) Если концепция гидравлического общества помогает нам найти историческое объяснение дракону в сознательном, психоанализ предлагает нам подход к доисторическому архетипу дракона в бессознательном. Дракон, таким образом, выражает историческое и доисторическое значение.

Мы охватили большую часть подходов и концепций данного исследования. Давайте поднимем занавес теории и пригласим нашего могучего протагониста.

Примечания:

1. Richard Cavendish, ed., Man, Mith and Magic, New York: Marchall Cavendish, 1983, 695.
2. Никто ещё не признал этот титул, поскольку драконология ещё слишком молода.
3. Сравнительный фольклорист финской школы реконструирует историю народной сказки народного образа. Стандартные работы финской школы — Kaarle Krohn, Die folkloristische Arbeitsmethode, Cambridge: Harvard University Press, 1926, and Roger Welsch, Folklore Methodology, Austin: University of Texas  press., 1971.
4. См. Wm. Hugh Jansen, «The Esoteric-Exoteric Factor in Folklore», Journal of Folktale Studies, vol. 2, 205-11. Также Alan Dundes, ed., The Study of Folklore, Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1965, 45-51. Моё определение эзотерических и экзотерических факторов шире того, что у Янсена.
5. Для примерного понимания Западом китайского дракона см. Paul Newman, The Hill of the Dragon: An Enquiry into in Nature of Dragon Legends, Totowa: Rowman and Littlefield, 1979, 99; Ernest Ingersoll, Dragons and Dragon lore, New York: Payson and Clarke, 1982, 74; Joseph Fontenrose, Python: A Study of Delphic Myth and Its Origins, Berkley: University of California Press, 1959, 491.
6. Номер мотивов народных сказок, показывающиеся как буквы, сопровождаемые номерами, относятся к книге Stith Thompson, Motif-Index of Folk-Literature, Bloomington: Indiana University Press, 1931-36.
7. Для различных классификаций и определений мифа, легенды и народной сказки см. William Bascom, «The Forms of Folklore: Prose Narratives», Journal of American Folklore, 78 (1965), 3-20. Max Luthi, Once upon a Time, Bloomington: Indiana University Press, 1970; European Folktale, Philadelphia; The Institute for the Study of Human Issues, 1982. Alan Dundes, The Study of Folklore, Eaglewood Cliff: Prentice-Hall, 1965.
8. Для характеристик различных китайских драконов см. GJTSJC (Gujin Tushi Jicheng), vol. 49, ch. 34 (Shenyidian, Shenlongbu), 377-384; TPYL (Taiping Yulan), vol. 7, chs. 929-930, 4260-4261 (Linjie Bu, Long Shang); YWLJ (Yiwen Leiju), vol. 2, ch. 98 (Xiangrui Bu, Long), 1703-1705; CXJ (Chuxue Ji), vol.3, ch. 30 (Linjie Bu, Long), 1667-1671; GBWZ (Guang Bowu Zhi), vol. 7, ch. 49 (Chong Yu Bu, Long), 4317-4375. Для справочной информации об аббревиатурах см. раздел «Аббревиатуры, использованные в сносках» в начале текста.
9. Ingersoll, 1928, 45.
10. Karl A. Wittfogel, Oriental Despotism: A Study of Total Power, New Haven: Yale University Press, 1957.

Вернуться к научной литературе